Изабель Лакост всегда удивлялась той гордости, которую она испытывала, глядя на центр Монреаля. Архитекторы сумели сделать его как впечатляющим, так и очаровательным. Монреальцы никогда не забывали о своем прошлом. Квебекцы в той или иной мере были такими же.

– Je vous en prie, [49] – улыбнулась секретарша и показала на открытую дверь.

– Merci.

Агент Лакост прошла в великолепный кабинет, где у стола стоял стройный, атлетического сложения мужчина средних лет. Он шагнул вперед, протянул руку и представился: Ив Шарпантье.

– У меня есть кое-какая информация по вашему запросу, – сказал он на хорошем французском.

Лакост было приятно, когда она могла говорить с топ-менеджерами на ее родном языке. Ее поколение могло это делать. Но она слышала разговоры своих родителей и бабушек-дедушек и достаточно знала недавнюю историю, чтобы понимать, что тридцатью годами ранее она в такой ситуации говорила бы с одноязычным англосаксом. Английский она знала как свой родной, но дело было не в этом.

Она приняла предложенный ей кофе.

– Этот вопрос весьма деликатный, – сказал месье Шарпантье, когда его секретарь вышла и дверь закрылась. – Я не хочу, чтобы вы думали, будто Оливье Брюле – преступник. И у нас никогда не возникало сомнений в его честности.

– Но?..

– Он вполне устраивал нас в течение нескольких первых лет его работы. Боюсь, что прибыли для нас – главное, а он обеспечивал неплохие прибыли. Он был подвижный. Он нравился людям. В особенности клиентам. Многие люди в этой области большие болтуны, но Оливье был человеком искренним. Тихим, уважительным. Работать с ним было одно удовольствие.

– Но?.. – повторила Лакост с легкой улыбкой, которая, как ей хотелось думать, смягчала ее настойчивость.

Месье Шарпантье улыбнулся в ответ:

– Пропала часть денег компании. Два миллиона. – Он смотрел на нее в ожидании реакции, но она только слушала. – Было предпринято очень тщательное расследование. А тем временем деньги продолжали исчезать. В конечном счете мы пришли к выводу, что расхитителями могут быть двое. Один из них – Оливье. Я в это не поверил. Но после двух собеседований он сам в этом признался.

– А не прикрывал ли он другого человека?

– Вряд ли. Откровенно говоря, другой подозреваемый сотрудник, хотя и неглупый, был недостаточно умен, чтобы сделать это.

– Ну, для воровства-то как раз много ума не требуется. Я бы сказала, что воровством занимаются глупые люди.

Месье Шарпантье рассмеялся:

– Я с вами согласен. Но я неточно выразился. Эти деньги исчезли со счета компании – они не были украдены. Оливье показал нам, что сделал. Мы проследили его операции. Похоже, он вел наблюдение за какой-то финансовой деятельностью в Малайзии, увидел то, что показалось ему фантастической возможностью для инвестирования, и пришел с этой идеей к своему боссу, но тот не принял его предложение. И тогда Оливье провернул эту операцию по собственной инициативе, без разрешения. Все прошло по официальным каналам. Он все задокументировал, намереваясь вернуть деньги назад с прибылью. И он был прав. Эти три миллиона долларов превратились в двадцать.

Теперь Лакост прореагировала – не словесно, но выражение ее лица вызвало кивок Шарпантье.

– Именно. У парня было чутье на деньги. Где он сейчас?

– Вы его уволили? – спросила Лакост, игнорируя вопрос.

– Он сам ушел. Мы пытались понять, что нам с ним делать. Начальство никак не могло прийти к единому мнению. Его босс рвал и метал и хотел подвесить его вниз головой с крыши башни. Мы объяснили, что такими вещами не занимаемся. С некоторых пор.

Лакост рассмеялась:

– Кто-то из ваших людей хотел оставить его в банке?

– Он был прекрасным работником.

– То есть умел зарабатывать деньги. Вы убеждены, что он собирался их вернуть?

– Вы нащупали самую болезненную точку. Половина из нас ему верила, другая половина – нет. В конце концов Оливье уволился, поняв, что утратил наше доверие. Когда теряешь доверие, ну сами понимаете…

Так, подумала агент Лакост. Так-так.

А теперь Оливье жил в Трех Соснах. Но, как и все переезжающие, он забрал с собой себя.

Так-так.

Трое полицейских Квебекской полиции собрались у стола в оперативном штабе.

– Что мы имеем? – спросил Бовуар, снова стоя перед листом бумаги на стене.

Вместо ответов на вопросы, записанные им прежде, прибавились два новых вопроса:

Где он был убит?

Почему тело переместили?

Бовуар покачал головой. Похоже, следствие шло не в том направлении. Даже то немногое, что казалось вероятным в этом деле, например использование кочерги в качестве орудия преступления, на поверку обернулось пустышкой.

У них не было ничего.

– Вообще-то, мы уже знаем немало, – сказал Гамаш. – Нам известно, что этот человек не был убит в бистро.

– Это означает, что нам осталось проверить только весь остальной мир, – фыркнул Бовуар.

– Мы знаем про парафин и морилку. И мы знаем, что в деле каким-то образом замешан Оливье.

– Но мы даже не знаем, кто жертва.

Бовуар в разочаровании подчеркнул этот вопрос на прикнопленном к стене листе бумаги. Гамаш дал этим словам осесть, после чего сказал:

– Не знаем. Но будем знать. Рано или поздно мы узнаем все. Это головоломка, но мы ее разгадаем. Нам нужно проявить терпение. И настойчивость. Нам требуется больше информации о предыстории других возможных подозреваемых. Например, Парра.

– У меня есть информация, о которой вы спрашиваете, – сказал агент Морен, расправляя щуплые плечи. – Ханна и Рор Парра приехали сюда в середине восьмидесятых. Беженцы. Подали заявление на получение гражданства и получили его – они теперь канадцы.

– Все законно? – не без сожаления спросил Бовуар.

– Все законно. Один ребенок, Хэвок. Двадцати одного года. Семья активно участвует в жизни чешского сообщества. Спонсируют нескольких человек.

– Хорошо, – сказал Бовуар. – Есть что-нибудь интересное?

– Удалось узнать что-нибудь об их жизни до приезда сюда? – спросил Гамаш.

– Нет, сэр. Я звонил в Прагу, но их архивы тех лет далеко не полны.

– Ладно. – Бовуар вернул на место колпачок фломастера. – Что еще?

Агент Морен положил на стол бумажный пакет:

– Сегодня утром я зашел в местный магазин и купил вот это. – Он достал из пакета кирпичик парафинового воска. – Месье Беливо говорит, что в это время года тут все покупают парафин.

– Нам от этого мало толку, – сказал Бовуар, снова садясь на свое место.

– Да. Но вот от этого может быть толк. – Морен вытащил из пакета жестяную банку с надписью «Варатан». – В июле он продал две такие банки двум разным людям. Одну – Габри, а другую – Марку Жильберу.

– Правда? – Бовуар снял колпачок с фломастера.

Как и любой монреалец, агент Лакост знала про «Абита?» – странный, экзотический жилой комплекс, созданный к Экспо-67, большой Всемирной выставке. Этот комплекс считался авангардным тогда и оставался таким до сего дня. Располагалась эта дань творческой мысли и фантазии в Сите-дю-Авр на реке Святого Лаврентия. Тот, кто видел «Абита?» хотя бы раз, уже не мог его забыть. Архитектор построил не квадратный или прямоугольный дом – он сделал каждую комнату отдельным блоком, удлиненным кубом. Комплекс напоминал хаотическое нагромождение детских кубиков. Они соединялись друг с другом то нижней, то верхней, то боковыми гранями, отчего солнечный свет пронизывал комплекс насквозь, а отдельные комнаты купались в солнечных лучах. Из каждой комнаты открывался эффектный вид на величественную реку либо на великолепный город.

Лакост никогда не приходилось бывать в самом комплексе, но теперь она собиралась его посетить – там жил Жак Брюле, отец Оливье.

– Входите, – сказал он, открыв дверь и глядя на нее неулыбчивым взглядом. – Вы сказали, что хотите поговорить о моем сыне?